Интервал между буквами (Кернинг):
Владислав Иванович Соколов
	     БАЛЛАДА О РОСЛАВЛЕ
	
	Младая Русь, как говорит преданье,
	Рождалась здесь, на этих вот холмах:
	Десна и Днепр, литовцы и славяне,
	И грозный князь Владимир Мономах.
	Здесь, в сумерках двенадцатого века,
	Благословенье господа снискав,
	Стал на горе во славу человека
	Монарший внук - великий Ростислав.
	Так город Рославль - честь ему и слава
	В льняном венце кудрявой головы,
	Рекой Остер обвитый величаво,
	Родился здесь задолго до Москвы.
	
	Я славлю Рославль, город мой родной,
	Из глубины двенадцатого века,
	Рожденный миру Бурцевой горой,
	Во имя и во славу Человека.
	Тебя умыл серебряный Остёр
	И Юр-гора тебя благословила,
	На Запад руки ты свои простёр,
	Где без числа детей твоих могилы.
	Не победил тебя Наполеон,
	
	И в сорок третьем из огня ты вышел,
	Российский флаг, как шелковистый лен,
	Полощется в кругу цветущих вишен.
	У древних храмов плачут соловьи,
	Слагают дети о тебе былины,
	Благословенны женщины твои
	И добрые смоленские мужчины.
	
	Поклон тебе, родина Глинки,
	Твардовского трепетный край,
	Смоленские наши суглинки,
	Льняной и картофельный рай.
	Привет вам, родные низины,
	Медовые наши леса,
	Поклон тебе, Рославль былинный,
	Мой город, где я родился.
	Истории голосу внемля,
	Я слышу, я вижу тот год:
	-Родимые, скудные земли,
	Мой горький смоленский народ;
	Литовцы, французы, поляки,
	Победы и гибель полков
	Трагедий навиделся всяких
	Мой город за восемь веков.
	Строгал, торговал и молился,
	Услышав малиновый звон,
	Трепать лучше всех научился
	Особенный, шелковый лен.
	Выкачивал в праздник и в будни
	Гречишный соломенный мед,
	Да только голодные люди
	Не ведали лакомых сот.
	И в день, когда там, над Невою,
	Рабочие свергли царя,
	Над Бурцевой древней горою
	Взошла молодая заря.
	Вам слава, великие деды
	С железнодорожных путей,
	Что подняли знамя Победы
	За счастье голодных детей!
	Земель монастырских и барских
	Не стало той буйной весной
	Свободный от милостей царских
	Стал вольным мой город родной.
	
	Конец двадцатого столетья.
	Земля. Смоленщина. Гроза.
	И воздух, сумасшедше летний,
	И ночь - хоть выколи глаза.
	В режиме полудеревенском
	Не спит в ночи и ждет рассвет
	Смоленский сын в лесу смоленском,
	Российский доктор и поэт.
	В бездонном космосе планеты,
	О чем - то господа моля,
	Легли крестом, и в ценгре этом
	Моя священная земля.
	Шершавый глобус - море, суша,
	И на одной шестой земли
	Живет народ, бездумно руша,
	Что до него создать смогли.
	Он ищет в солнечном затменьи
	Причины всех своих забот,
	Из мавзолея смотрит Ленин
	На неспокойный свой народ.
	
	Ровесники двадцатого столетья,
	Отец и мать рассказывали мне
	О Рославле, о годах лихолетья,
	О Ленине и моей стране.
	И с детских лет, как только думать стали
	И я , и дети - сверстники мои,
	Мы ведали, что есть на свете Сталин, -
	С ним мы сверяли все дела свои.
	Он - ленинец, он - мудрый, он - высокий,
	Он - партия, он - вождь рабочих масс,
	Что б не случилось, он - зеница ока.
	Он не предаст и не оставит нас...
	Вот только очень не понятно было,
	Когда страницы наших детских книг
	Нарочно заливали мы чернилом,
	Чтоб « враг народа» в книжку не проник.
	Когда лупили мальчика у входа,
	Или девчонке пачкали пальто,
	И в этом горе - «сын врага народа» -
	Уже никто не мог помочь, никто...
	И тормозили черные машины
	Глухою ночью у ворот тюрьмы,
	И исчезали взрослые мужчины,
	Кому несли свои признанья мы...
	Все пережил доверчивый мой город,
	Его я помню в год сороковой -
	Он был красив, по-юношески молод,
	Как паренек с льняною головой
	Он бойко строил школы и больницы,
	Заводы, клубы, парки и дома,
	И северная щедрая столица
	Была довольна Рославлем сама.
	
	Каким же кратким это счастье было!
	Я помню вой фашистских черных бомб,
	Кошмар эвакуации, могилы,
	Жестокость, лицемерие, апломб...
	Нацисты жгли, насиловали, били,
	Расстреливали немощных людей
	Они сто тридцать тысяч истребили
	За восемьсот кровавых черных дней.
	Бывало и такое в общей тризне:
	В один из дней фашисты в сентябре
	Семьсот людей в тюрьме лишили жизни,
	Их трупы вывозили на заре.
	Спецлагеря будили ночью стоны,
	И, только наступала темнота,
	На запад уходили эшелоны
	С землячками в вагонах для скота.
	Как только город наш освободили,
	Вернулись мы с сумою на горбах –
	Из леса партизаны выходили,
	Предатели качались на столбах.
	Дымятся рвы, тоскливый ветер свищет,
	Сожжен весь город, нет воды, огня,
	И вместо дома смотрит пепелище
	Глазами жуткой смерти на меня.
	Все пережили, вытерпели люди.
	Возили тачки с битым кирпичом,
	Прислушивались к грохоту орудий
	(Хоть им уж это было ни почем).
	Фронт уходил на запад, и смоляне
	Свои сердца закрыли на засов
	И, подорожник приложивши к ране,
	Работали но двадцать пять часов.
	Мой древний Рославль, честь тебе и слава,
	Ты вновь стоишь на всех своих холмах,
	И жители твои живут на славу
	В своих красивых каменных домах.
	На площади, где тени поколений
	Сокрыли память горькую свою,
	Стоит на скромном пьедестале Ленин
	И смотрит в даль, в историю твою.
	У ног его до осени анютки -
	Мерцающие детские глаза,
	« Мы не забудем». -
	шепчут незабудки,
	И в лепестках слезинками - роса.
	Растет мой город. Памяти достоин,
	Кует металл сегодняшнего дня,
	И пионеры в сквере павших воинов
Стоят с ружьем у вечного огня.
	И где б я ни был - в Праге или в Дели,
	И что б ни делал, словно боль свою,
	Я буду помнить милый с колыбели
	Мой старый Рославль - родину мою.
	Пусть встретит он свое тысячелетье,
	Пускай сто раз цветут его сады,
	Пусть внуки наши завещают детям
	Не испытать, не знать его беды.
	И пусть три речки вешнею порою
	Услышат крик далеких журавлей...
	Да будет мир над Бурцевой горою
	И над великой Родиной моей.